18.10
12:45
Военкоры и силовики
Роль военных корреспондентов в конфликте в Донбассе сложно переоценить. Действительно, всю информационную составляющую боевых действий взяли на себя различные журналисты в бронежилетах, которые работали в окопах ДНР и ЛНР даже тогда, когда тема была, мягко говоря, неактуальной. Тем не менее, несмотря на то, что информационное пространство обжевывало различные мейнстримные темы, война в ЛДНР продолжалась.
При этом нужно вспомнить, что нередки были различные конфликтные ситуации. Одно дело, если бы военкоры выясняли отношения между собой, меряясь профессионализмом, но проблема заключалась именно в контактах с силовыми ведомствами. Парадокс заключался в том, что невозможно работать на фронте, избегая контактов с силовиками различных рангов.
Уже нельзя было сделать, как в стартовом 2014 году, когда все решалось личными знакомствами с отдельными командирами или вовсе рядовыми, которые разрешали посещать позиции и снимать там сюжеты. После 2015 года было решено отойти от какой-то журналистской партизанщины, каждый сюжет необходимо так или иначе, но согласовывать с представителями силовых структур. В этом нет ничего плохого, дисциплина в этом вопросе была необходима.
Проходили процессы отхода от ополчения к полноценным армейским корпусам, хотя из-за политической конъюнктуры необходимо было использовать термин «Народная милиция», что на сути дела никак не отразилось. Поэтому неизбежной была и корректировка работы журналистов на фронте. Уже нельзя было внаглую приехать на фронт и что-то снимать. В этом есть и положительные стороны, вроде того, что неопытные или безответственные представители журналистского корпуса могли по собственной глупости «засветить» те или иные позиции, по которым неизбежно «отработает» противник.
Но все же не обошлось без конфликтных ситуаций. Журналистов лишали военных аккредитаций, не допускали на фронт в определенные периоды, только именитые корреспонденты могли беспрепятственно работать в окопах. Давать оценку этому нет смысла, так как это дела минувших дней, но одно можно сказать точно — нынешние проблемы были и в прошлом, но сейчас ситуация гораздо серьезнее.
На днях военные корреспонденты стали бить в набат. Стало известно о неких «расстрельных списках», в которые вошли именитые военкоры, работавшие в Донбассе все 8 лет вооруженного конфликта. Они же и продолжили освещать ход специальной военной операции.
Но после успешного начала, когда союзные войска брали один населенный пункт за другим, началась осень, которая ознаменовалась отступлениями. В связи с этим все чаще стали говорить о проблемных аспектах, которые есть в вооруженных силах. Если в начале СВО отдельные военкоры чуть ли не с восхищением рассказывали о мобилизованных в ЛДНР в советских касках с винтовками Мосина, находя какие-то связи с прошлым и преемственность поколений, то осенью уже с критикой подавался тот факт, что призванные жители обеих республик имеют, мягко говоря, недостаточное снабжение.
Но на этом военкоры не остановились. Они стали рассказывать о сложном положении подразделений на участках фронта, где противник превосходил по количеству живой силы 10 к 1. Впрочем, на ситуацию это мало повлияло, и пришлось отходить с занятых ранее территорий.
Нельзя сказать, что критика от военкоров была бесполезной. Так, журналисты с фронта регулярно говорили о том, что армии необходимы беспилотники, без которых ведение боевых действий в нынешнем конфликте невозможно. К этому прислушались, и стали появляться дроны у отдельных подразделений. Проблема лишь в том, что львиную долю БПЛА поставляли волонтеры и всевозможные добровольцы.
Спектр проблемных тем, которые поднимали военкоры, можно перечислять и дальше, но сути это не поменяет. А ключевое здесь — появление «расстрельных списков». Этот процесс связали с критикой в адрес силового ведомства. К счастью, этот вопрос завершился положительно, но сложно сказать, какой итог бы был, если бы не огласка в медиа.
И тут стоит вновь поговорить об информационной войне, которую, мягко говоря, наша сторона не может занести в свой актив. Главное преимущество России как раз и есть наличие военных корреспондентов на фронте. Противник запретил снимать журналистам на фронте, все ролики в Сети появляются по согласованию с военно-политическим руководством. Поэтому с той стороны можно видеть исключительно однобокое освещение конфликта, где русские — «абсолютное зло», а украинцы — «воины света».
Читать сводки с противоположной стороны не имеет особого смысла, проще прочитать, что пишет Генштаб ВСУ, и этого будет достаточно, так как какой-то альтернативной информации не появляется в медиапространстве Украины и тем более Запада. О качестве данных можно сделать соответствующие выводы. Как минимум, о том, что ВСУ понесли колоссальные проблемы в определенных военных операциях, говорить никто не станет. Впрочем, в будущем это обязательно «всплывет», так как замалчивание проблем никаким образом их не решает.
В нашем случае все было иначе. И то, что военкоры могли критиковать действия силовых ведомств, принимающих участие в боевых действиях, тоже можно было бы в медийном пространстве подать как настоящее достижение. Как бы Запад ни пытался кричать о «свободе» СМИ на Украине, в европейских странах и тем более в США, но факт остается фактом — там лишь одна линия партии.
Но с нашей стороны все же иначе. Военкоры, рискуя собой, поставляют контент с передовой без прикрас или сглаживания углов, учитывая наличие критики, что, безусловно, должно подкупать аудиторию, которая заинтересована в получении информации из зоны боевых действий. Кому поверят больше - сухим сводкам с отсутствием потерь ВСУ или же военным корреспондентам из окопов, которые, ко всему прочему, могут поднимать и проблемные вопросы, чтобы в итоге прийти к их решению? Думаю, что тут ответ очевиден. К сожалению, но не обошлось без этого конфликта, которого могло бы и не быть, если бы к ведению информационной войны относились более профессионально, что ли. Поэтому вместо того, чтобы использовать наши преимущества, приходится искать решения для прекращения конфликтов.
При этом нужно вспомнить, что нередки были различные конфликтные ситуации. Одно дело, если бы военкоры выясняли отношения между собой, меряясь профессионализмом, но проблема заключалась именно в контактах с силовыми ведомствами. Парадокс заключался в том, что невозможно работать на фронте, избегая контактов с силовиками различных рангов.
Уже нельзя было сделать, как в стартовом 2014 году, когда все решалось личными знакомствами с отдельными командирами или вовсе рядовыми, которые разрешали посещать позиции и снимать там сюжеты. После 2015 года было решено отойти от какой-то журналистской партизанщины, каждый сюжет необходимо так или иначе, но согласовывать с представителями силовых структур. В этом нет ничего плохого, дисциплина в этом вопросе была необходима.
Проходили процессы отхода от ополчения к полноценным армейским корпусам, хотя из-за политической конъюнктуры необходимо было использовать термин «Народная милиция», что на сути дела никак не отразилось. Поэтому неизбежной была и корректировка работы журналистов на фронте. Уже нельзя было внаглую приехать на фронт и что-то снимать. В этом есть и положительные стороны, вроде того, что неопытные или безответственные представители журналистского корпуса могли по собственной глупости «засветить» те или иные позиции, по которым неизбежно «отработает» противник.
Но все же не обошлось без конфликтных ситуаций. Журналистов лишали военных аккредитаций, не допускали на фронт в определенные периоды, только именитые корреспонденты могли беспрепятственно работать в окопах. Давать оценку этому нет смысла, так как это дела минувших дней, но одно можно сказать точно — нынешние проблемы были и в прошлом, но сейчас ситуация гораздо серьезнее.
На днях военные корреспонденты стали бить в набат. Стало известно о неких «расстрельных списках», в которые вошли именитые военкоры, работавшие в Донбассе все 8 лет вооруженного конфликта. Они же и продолжили освещать ход специальной военной операции.
Но после успешного начала, когда союзные войска брали один населенный пункт за другим, началась осень, которая ознаменовалась отступлениями. В связи с этим все чаще стали говорить о проблемных аспектах, которые есть в вооруженных силах. Если в начале СВО отдельные военкоры чуть ли не с восхищением рассказывали о мобилизованных в ЛДНР в советских касках с винтовками Мосина, находя какие-то связи с прошлым и преемственность поколений, то осенью уже с критикой подавался тот факт, что призванные жители обеих республик имеют, мягко говоря, недостаточное снабжение.
Но на этом военкоры не остановились. Они стали рассказывать о сложном положении подразделений на участках фронта, где противник превосходил по количеству живой силы 10 к 1. Впрочем, на ситуацию это мало повлияло, и пришлось отходить с занятых ранее территорий.
Нельзя сказать, что критика от военкоров была бесполезной. Так, журналисты с фронта регулярно говорили о том, что армии необходимы беспилотники, без которых ведение боевых действий в нынешнем конфликте невозможно. К этому прислушались, и стали появляться дроны у отдельных подразделений. Проблема лишь в том, что львиную долю БПЛА поставляли волонтеры и всевозможные добровольцы.
Спектр проблемных тем, которые поднимали военкоры, можно перечислять и дальше, но сути это не поменяет. А ключевое здесь — появление «расстрельных списков». Этот процесс связали с критикой в адрес силового ведомства. К счастью, этот вопрос завершился положительно, но сложно сказать, какой итог бы был, если бы не огласка в медиа.
И тут стоит вновь поговорить об информационной войне, которую, мягко говоря, наша сторона не может занести в свой актив. Главное преимущество России как раз и есть наличие военных корреспондентов на фронте. Противник запретил снимать журналистам на фронте, все ролики в Сети появляются по согласованию с военно-политическим руководством. Поэтому с той стороны можно видеть исключительно однобокое освещение конфликта, где русские — «абсолютное зло», а украинцы — «воины света».
Читать сводки с противоположной стороны не имеет особого смысла, проще прочитать, что пишет Генштаб ВСУ, и этого будет достаточно, так как какой-то альтернативной информации не появляется в медиапространстве Украины и тем более Запада. О качестве данных можно сделать соответствующие выводы. Как минимум, о том, что ВСУ понесли колоссальные проблемы в определенных военных операциях, говорить никто не станет. Впрочем, в будущем это обязательно «всплывет», так как замалчивание проблем никаким образом их не решает.
В нашем случае все было иначе. И то, что военкоры могли критиковать действия силовых ведомств, принимающих участие в боевых действиях, тоже можно было бы в медийном пространстве подать как настоящее достижение. Как бы Запад ни пытался кричать о «свободе» СМИ на Украине, в европейских странах и тем более в США, но факт остается фактом — там лишь одна линия партии.
Но с нашей стороны все же иначе. Военкоры, рискуя собой, поставляют контент с передовой без прикрас или сглаживания углов, учитывая наличие критики, что, безусловно, должно подкупать аудиторию, которая заинтересована в получении информации из зоны боевых действий. Кому поверят больше - сухим сводкам с отсутствием потерь ВСУ или же военным корреспондентам из окопов, которые, ко всему прочему, могут поднимать и проблемные вопросы, чтобы в итоге прийти к их решению? Думаю, что тут ответ очевиден. К сожалению, но не обошлось без этого конфликта, которого могло бы и не быть, если бы к ведению информационной войны относились более профессионально, что ли. Поэтому вместо того, чтобы использовать наши преимущества, приходится искать решения для прекращения конфликтов.
